Дополнительно:

Памяти Виктора Топорова

21 августа 2013 года на 68-м году жизни умер Виктор Топоров.

Игорь Караулов

Смерть выдернула Виктора Топорова не с дачных грядок, не из пенсионного забвения, а из самого пекла публичных споров и драк. Как будто боксера выкрали в разгаре боя: еще болельщики скандируют его имя, еще его противник тычет перчаткой в воздух, но бойца уже нет на ринге.

Топоров был одиноким бойцом, он не состоял в ватагах, дружинах или обоймах, предпочитал не идти через запятую с коллегами. Не сделавшись прозаиком или поэтом, он освоил множество подсобных ремесел, со всех сторон обнимающих литературу. Он был переводчиком, критиком, редактором, мемуаристом, публицистом, фельетонистом, эпиграмматистом, организатором литературных премий и членом их жюри.

Ремесленная востребованность открывала перед ним неслыханную свободу от мнений литературных салонов, от необходимости иметь «приличную репутацию», и он пользовался этой свободой с азартом. Его упрекали в цинизме, и в этом была двойная правда: он, конечно, был циником в обыденном смысле (любил непристойно шутить и обнаруживать низменные мотивы в поступках людей), но был он также и киником в смысле философском, огорошивая окружающих неудобными вопросами, поставленными в неприятной форме.

Литературную критику Топоров понимал буквально, именно как «критику», то есть не только хвалил взахлеб книжки, которые ему нравились, но и страстно ругал книжки, которые ему не нравились. В наше время он был, кажется, единственным, кто делал критику интересным чтением, чтивом, а не средством литературной легитимации, полем для приложения филологических теорий или инструментом петухо-кукушечьих взаиморасчетов.

Топоров был самым ненавидимым человеком в русской словесности. Любили его тоже многие, особенно в Петербурге, но, наверное, мало кто соглашался с ним больше чем наполовину. На литературном пастбище он не был пастырем, изрекающим положительные истины; скорее, он выполнял работу овода, мешавшего священным коровам невозбранно пастись. Очень скоро без него заскучают даже те, кто вздохнул с грешным облегчением, узнав о его кончине.

Всеволод Емелин

Умер Виктор Леонидович Топоров. Человек с лицом библейского пророка, с душою воина, с мужеством и выносливостью Гимли из «Властелина колец». Как-то сразу потускнело. За всю изящную словесность не скажу. Скажу за поэзию. Ее Виктор Леонидович, подставляясь под удары, не жалея ни себя, ни других, мучительно пытался вывести из состояния самовлюбленного летаргического сна, в котором она пребывает. Собственно, кроме него у современной поэзии не было критиков, кроме набора тусовочных петухов и кукушек, упоенно тараторящих друг другу о взаимном величии. Теперь в поэзии критика нет. Вообще. И обиженные поэты скоро это почувствуют. Когда еще человек такого масштаба обратит на них пусть недоброжелательное, но внимание? Думаю, никогда. Наступил покой, как на кладбище. Тишина и скука остались у нас. А Виктор Топоров вошел в историю русской литературы и публицистики, встав в ряд с Аполлоном Григорьевым, Страховым, Катковым, Сувориным и Розановым. Светлая память.

Борис Херсонский

***

То друга потеряешь, то врага,

все исчезают там, куда нога

живого, кроме Данта, не ступала.

Нет, Лета не вернется в берега.

Что ж, белый саван вместо покрывала,

соединит нас всех в ином краю,

где смоль, кипя, души не согревала.

Придется привыкать к небытию.

Какой простор нас ждет за дверью гроба?

Там места нет ни смеху, ни нытью,