«Полюса». Анастасия Романова — Лета Югай

Две колдуньи

В Музее Серебряного века (Доме Брюсова) прошел очередной вечер из цикла «Полюса», героинями которого стали поэты Анастасия Романова и Лета Югай. Надо сказать, сравнение их действительно противоположных поэтик получилось очень плодотворным. Во-первых, оно притянуло большое количество публики (а более семидесяти человек для такого небольшого зала вполне можно считать аншлагом), в рядах которой, между прочим, были писатель Леонид Юзефович, поэты Григорий Кружков и Александр Тимофеевский. Во-вторых, в итоге состоялся позитивный и увлекательный диалог между поэтами, обращающимися к фольклору, но использующими его каждая по-своему.

Как заметил поэт и литературовед Данила Давыдов, призванный экспертом «на два фронта», между поэтиками Югай и Романовой нет прямого антагонизма: они трансформируют фольклорное начало, но совершенно по-разному. И в самом деле, Лета, профессиональный фольклорист, работает с притчами, которые для нее, в некотором смысле, способ наблюдения за реальностью. Настя «включается» в этот пласт через субкультурные традиции — рок, панк, фолк, производящие так называемый постфольклор, то есть традицию довольно сильно переработанную и видоизмененную. Кстати, Настя в процессы беседы отметила, что фольклор в отношении нее все-таки «пришитый хвост». В общем-то, да. В отличие от Леты, которая поднимает, растит свой голос изнутри славянской мифологии, выстраивая его как органическое целое, Настя работает в постмодернистском ключе: ее стихи «пересыпаны» элементами разных мифологий и являются не  «корневищем», а искусным инструментарием.

Разные энергетические полюса были подчеркнуты индивидуальными манерами чтения. Ощущалось, что Лета — это белое, воздух, ясность, гармония, точность, позитив, Настя же — темное, вихревое, атональное, хаос, драйв, дионисийство. Хотя, безусловно, инфернальными сюжетами были полны стихи обеих. Создалось впечатление, что перед нами две колдуньи, ведающие разные способы волхвования, подключающие и заставляющие работать разные чакры. Анастасия Романова читала свои ранние «зонги», стихи, которые она иногда произносит ритмично, нараспев, а иногда и просто-таки пропевает. Поэтика, чаще оформленная в верлибре, безусловно, близкая рок-поэзии, творчеству Егора Летова, Янки Дягилевой, Ольги Арефьевой и Рады Анчевской, когда поток сознания ассоциативно перемешан с регистрацией и подчеркиванием деталей, выцепляемых из реального и творчески переработанного континуума:

***

вообще-то, кино было про бывшего водителя трамвая, маргинала,
который спас от чумы деревню.
раскрошился хлеб на столе —
жизнь ушла
испекли хлеб —
возвратилась благополучия колготня.
дзинь, колокольчик, дзинь!
девочки хихикают на кухне,
мальчики пьяно смотрят олимпиаду,
уши спутниковых антенн на избах хлопают вслед скорым поездам,
в поездах кисло пахнет органическими существами…
вообще-то, в том кино водитель трамвая умер, конечно,
но за кадром подразумевалась вечная жизнь.
дзинь! колокольчик, дзинь!
девочки варят варенье,
мальчики рубят дрова.
слышно, как в самолетах переговариваются пилоты,
они говорят, небо забито под завязку.

Анастасия читала стихотворения, вошедшие в книгу 2016 года «Простое свечение шифровальной машинки»: «Как происходит старение молниеносцев…», «Бдение», «Сон под Липин бором». Прикрыв глаза и как бы впадая в транс, пропела знаменитую вещь «Воля моя гуляет по степи». За ней последовало стихотворение «Мы корм, Господи, твоих вечных светил…». И бойко спела в плясовом ритме:

***

Ехал ангел на дрезине,
Самокруточку жевал,
Небо было синим-синим,
Он частенько там бывал.
Предпочтительнее всё же
Плыли шпалы с ветерком.
Чтоб не распугать прохожих,
Ангел двигался тайком.
Но крылатого туриста
Часто видели в ночи
Одиночки-машинисты
От Майами до Керчи.
Чёрный от дорожной пыли,
Он сигналил им привет.
И они ему трубили,
Ошизевшие, в ответ.

Лета Югай представляла произведения из своей книги 2015 года «Забыть-река». В отличие от отрывного рок-н-ролльного драйва, от раскрепощенной игры форм, разгула метафор, аллюзий и реминисценций у Анастасии Романовой, она действовала в рамках силлабо-тоники — волхвовала просто, легко, воздушно, в каком-то вальсирующем ритме, органично вкрапляя в передаваемые ею народные притчи разговорные интонационные ходы и диалектизмы. Среди прочитанного: «Горюшица» — про являвшегося жене призрака мужа, «Закличка» — про дивную, закованную в металл птицу — метафору голоса, «Сотрудники» — про мифологических существ, вроде домовых, внедрившихся в тело Никодима, «Случай» — смешная и жуткая колхозная притча уже XX века и  «Русалка»:

У нас сейчас в Яхреньге русалок нет.
Русалки-ти в больших реках, в Сухоне все.
Вот, говорили, деда моего дед
Поймал такую рыбину в сеть.
Хотят они делать пирог ли что,
Лежит она в сенях ли где.
Вдруг бабы в крик: «Что взял в воде,
Отнеси назад, пропадём, а то!»
Дед пошёл проверить — открывает рот:
«Положи, где взял» — говорит рыба-та!
Отпустил, где река выходит на поворот,
Было глубже тогда, совсем глубота…
…А над всей деревнею ночь бела,
Рассыпаются птицы, велик и мал.
А под берегом всплеск — то ли ком упал,
То ли Рыба из Сухоны заплыла.

После чтения стихов поэтессы ответили на вопросы, полученные от слушателей. На традиционный вопрос — а в чем, по вашему мнению, ваша полюсность? — Лета Югай отметила, что они обе, само собой, работают с мифологией по-разному, и дело тут, может быть, даже не в поэтике, а в разнице темпераментов, а еще в том, что ее стихи рождаются из формы диалога со сказовой традицией, в то время как лирический герой Насти общается со слушателем напрямую. Настя сказала, что, несмотря на присутствие некоторого сказочного базиса, для нее более значима жизнь и ее проживание, тело как источник ощущений, а также странствия, дающие пищу воображению. Она вспомнила, что в детстве была специалистом по сказкам, и заметила, что сказочная тема для нее — подземная сакральная река, текущая через умы, и как раз в стихах Леты она ощутила достоверность сказки. А Лета, между прочим, отвечая на вопрос: «Есть ли у вас какие-то запреты, табу в работе с мифологией, с сакральными образами?» — подтвердила трезвое исследовательское начало своей поэтики, сказав, что она рациональный человек и любит работать с опасным.

Прозвучал сакраментальный вопрос: «Что для вас поэзия?». Настя отметила, что для нее это способ мышления, познания и самопознания, наркотик, дыхание, и — послание в бутылке, письмо в никуда. Лета же сказала, что поэзия для нее — способ познания мира, общения с миром, извлечение смыслов в концентрированной в форме. Читаем: Настя более устремлена в себя, Лета — вовне, в окружающее. На вопрос, куда бы поэты хотели попасть в настоящий момент, тоже получились характерные ответы. Лета сказала: «Туда, где я никогда не была». Настя заметила, что для нее важно то, что здесь и сейчас, поэтому она хотела бы попасть в весну. Были вопросы о первых детских воспоминаниях, о том, когда девушки ощутили себя поэтами. Для Насти первые воспоминания — это ясли, ощущение неудобности и неловкости гигиенического толка, а поэтом она ощутила себя в 12 лет — немаловажным стимулом оказалась подаренная ей красная записная книжка. Для Леты первые ощущения связаны с деревней, куда она попала в пятилетнем возрасте и, несмотря на то, что была городским жителем, ощутила мир травы, цветов, жучков как близкий, свой. По поводу сочинения Лета сказала, что в ее семье что-то  сочинять было просто-напросто естественной частью нормального воспитания, поэтому все произошло органично, само собой.

В заключение в качестве коды Лета прочла стихотворение «Сухота», Настя — «Молитву».

Елена Семёнова

Музей Серебряного века 

30.03.2017, 4180 просмотров.

Контакты Поиск Подписка на новости

Регистрация СМИ Эл № ФC77-75368 от 25 марта 2019 Федеральная служба по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций © Культурная Инициатива © оформление — Николай Звягинцев © логотип — Ирина Максимова Host CMS | сайт - Jaybe.ru