(Последний вечер Витковского)
Автор строк, взятых в качестве эпиграфа, — замечательный переводчик, поэт,
В сущности, тот его творческий вечер 26 ноября 2019 в
Вечер проходил в рамках проекта «Культурная инициатива» , Витковского представил Данил Файзов, а вёл вечер Алёша Прокопьев, который, сам являясь блистательным переводчиком, назвал Евгения Владимировича своим учителем, «который бил линейкой по пальцам». В самом начале, чтобы настроить аудиторию на нужную волну, Прокопьев прочёл канонический перевод «Фрагментов потерянных дней» Рильке, сделанный Витковским много лет назад. И тут я стала уплывать. Отчётливо, тактильно вспомнилось, как в начале
— Я перевожу то, что мне нравится, — сказал в ответ на мой вопрос о принципах выбора стихов для перевода Евгений Владимирович. — Не по заказу. Причём не с подстрочника, а с оригинала. Я знаю несколько языков и я специально эти языки выучил, чтобы переводить. На втором курсе университета я перевёл Кольриджа, потом Китса, а потом свалил (Так прямо и сказал: «Свалил»! — Т. В.) из университета[1]. С удовольствием. Мне, слава богу, не пришлось изучать исторический материализм, диалектический материализм…
Голос из зала:
— Как же вы без этого переводите?!
— Как же я перевожу? — всерьёз задумался Витковский. — Ну, вот так: учу язык. Например, английский. И — перевожу с английского. Всё остальное в этот момент для меня просто не существует. Сейчас мы сделали четырёхтомник английской поэзии. А то русские переводы её много лет сводились к переводам одного Байрона…
Напомню, что Витковский переводил с английского, французского, немецкого, нидерландского, португальского, африкаанс, а в последние годы — с
— Я довольно хорошо знаю африкаанс… Но сегодня буду читать переводы с трёх европейских языков. Хотя африкаанс, в сущности, тоже европейский язык…
Он читает переводы из Поля Валери и Готфрида Бенна, из Роберта Саути и Пауля Целана. А дальше — без всякой подготовки — слушатели оказываются ввергнуты в балладу Киплинга «Два пригорка» об
…Так не смейся над жалким пригорком —
Он достался нам тяжело;
Перед этим бурым пригорком,
Солдат, обнажи чело,
Лишь его не учли штабисты,
Бугорка на краю земли, —
Ибо два с половиной года
Двух пригорков мы взять не могли.
Так не смейся, встретив пригорок,
Даже если подписан мир, —
Пригорок — совсем не пригорок,
Он одет в военный мундир, —
Будь зорок, встретив пригорок,
Не объявляй перекур:
Пригорок — всегда пригорок,
А бур — неизменно бур!
Потом с ироническим сожалением говорит: «Петь я не умею. А надо бы…»
Но главным событием вечера, безусловно, стала презентация трёхсотстраничной книги избранных стихотворений Теодора Крамера «Хвала отчаянию» (М.: Водолей, 2019). Витковский здесь и переводчик, и составитель, и автор предисловия. Он назвал её главной своей работой в германистике, отметив, что труд над ней занял сорок шесть лет. Теодор Крамер (1897–1958) — крупнейший австрийский поэт ХХ века.
— Всю жизнь он писал в день по стихотворению. Его архив чудовищен. Я перевёл
И Витковский читает стихотворение Крамера «Кузнечику»:
стрекот разносится твой?
Не о подруге ли — той, что уже
встретить не чаешь живой?
Небо висит, как стеклянный колпак,
ужас и тьма в вышине,
тайну открой: не от страха ли так
громко стрекочешь в стерне?..
Алёша Прокопьев говорит задумчиво:
— Стихи суть продолжение нашего тела (в хорошем смысле).
Витковский (столь же задумчиво):
— Я отучил тех, кто мне близок, переводить случайные стихи. Надо сначала выбрать, кого вы хотите переводить. «Библиотека всемирной литературы» давала работу переводчикам и задавала уровень переводческого мастерства. Меня Штейнберг[2] научил одной вещи: всегда нужно стараться сделать лучше оригинала. Но это почти никогда не удаётся. Мне это, наверное, раз десять в жизни удалось.
На мой вопрос, что такое для него перевод, ответил:
— Просто есть русские стихи и русские нерусские стихи. Оригинал — это повод для создания прекрасного (по возможности) нерусского стихотворения, дающего максимально близкое представление о подлиннике.
Читал Витковский на этом вечере и свои собственные тексты.
— Я много лет не то что не писал… Просто не хотелось тащить свои стихи наружу. По поводу соотношения моих переводов и моих стихов — это вечная борьба Иакова с ангелом. Прочту вам из книги о русской истории за пятьсот лет и о Москве[3]:
Тянется пятидесятый псалом,
еле мерцает лампада.
Перекрестились под острым углом
два Александровских сада…
<…>
Это два вечных небесных ковша,
это земная туманность,
это не то, чего просит душа,
это бессмертная данность…
(«Лирика двух столиц»)
Читал он свои стихи — яркие, хлёсткие, полные грусти и иронии, насыщенные жаждой жизни и горьким приятием её, — так, что время, как во сне, то замедлялось, то неслось — и в итоге мне, обратившейся в слух, показалось, что стихов этих было очень мало, недостаточно, хотелось ещё, ещё и ещё, но… Всему на свете приходит конец. Этот поэтический во всех смыслах вечер был лёгким, но не легковесным — летящим. Как и сам Витковский, который меня поразил. Блистательный интеллектуал, исполненный трагической иронии. Я слушала его и думала: в переводах этого человека я в семнадцать лет впервые прочла Рильке… А сейчас я буду читать его Крамера… И, может быть,
И вот этого человека не стало. Но остались тексты.
А закончить свой сбивчивый рассказ (а точнее, конспект его), я хочу не отпускающим меня все эти дни, поразительным по глубине и по силе стихотворением Евгения Витковского, человека, так много сделавшего для того, чтобы принести свет во тьму «азиатской ночи», чтобы сделать для нас переводы не только с европейских, но и со «странных языков» природы и души, с извечного «языка темноты»:
* * *
Не понять — не постичь — не сберечь — не увлечь — не помочь.
На задворках Европы стоит азиатская ночь.
Это клён одинокий руками разводит беду.
Это лебедь последний крылами колотит по льду.
Это гибнет листва, это ветер над нею поник.
Это в городе ночью звучит неизвестный язык.
Только миг обожди — и застынет река в берегах.
Только миг обожди — и по горло потонешь в снегах.
Для кого — для чего — отвернись — притворись — претворись
В холодеющий воздух, стремящийся в гулкую высь.
…Что ж, лети, ибо в мире ноябрь, ибо в мире темно,
Ибо в небе последнем последнее гаснет окно,
Ибо сраму не имут в своей наготе дерева,
Ибо в песне без слов беззаконно плодятся слова.
Плотно уши заткни, сделай вид, что совсем незнаком
С этим странным, шуршащим меж листьев сухих языком.
Он неведом тебе, он скользящ, многорук и безлик —
Это осени клик, это пламени длинный язык.
Это пламя голодное жёлтые гложет листы,
И поручен ему перевод с языка темноты.
Татьяна Виноградова
В 1967–1971 годах Е. В. Витковский учился в МГУ им. М. В. Ломоносова на искусствоведческом отделении, затем ушёл в академический отпуск, из которого не вернулся, занявшись одновременно литературой и диссидентской деятельностью. (Здесь и далее примечания автора.)
Штейнберг Аркадий Акимович (1907—1984) — русский советский поэт, переводчик, художник.
Витковский Е. В. Град безначальный. 1500-2000. Эпический цикл. М.: Водолей, 2018. — 596 с.
Музей-квартира А. Н. Толстого,
Скорбим,
Метаморфозы
12.02.2020, 2245 просмотров.
