Дополнительно:

«Москва и немосквичи»*. Ирина Котова (Воронеж) – Петр Образцов (Москва)

Запах мороженого

О том, что существует Москва, я узнала в раннем детстве: папа из командировок привозил бананы и мандарины. В Воронеже в ту пору их не было. Москва представлялась загадочной банановой республикой. Мне было десять, брату — восемь, мама решила показать нам столицу. Она сказала: «Сразу предупреждаю — едем всего на три дня, в магазины заходить не будем, только музеи». Я хотела спросить про бананы, но осеклась. Марафон по музеям напоминал калейдоскоп — мы побывали почти во всех местах, входящих в список для туристов, кроме музея Революции и мавзолея, где я так до сих пор и не отметилась.
С тех пор Москва для меня стала городом-музеем. Но полюбить ее тогда я еще не смогла.
Столица затянула меня в свое жерло гораздо позже, на фоне внезапно выросшей стены перед глазами, пустыни вокруг и чувства невыносимой внутренней жажды. Все это было понято как острое желание общения с людьми, говорящими со мной на одном языке.

Я очутилась в здесь не потому, что однажды влюбилась в этот город. Не для того, чтобы заниматься наукой и медицинской карьерой, а исключительно из-за литературы, медицинская наука стала лишь дыркой в воронежском частоколе. Для этого потребовались мучительные усилия, и в первую очередь — преодоление тягостного тягучего молчания с отцом, при котором все друг друга любят и, казалось бы, понимают, но параллельно придумывают зацепки: одна сторона для того, чтобы уехать навсегда, другая — оставить рядом. Все это вылилось для меня в такой стресс, что я как поэт замолчала на десять лет. Не уверена, что мне хватило бы решимости, зная все наперед, двинуться в сторону московской земли.

Москва для меня — запах. Запах живет в воздухе. Значит, Москва — воздух. Впервые приехав сюда, при входе в метро я ощутила запах мороженого. Причем совершенно определенного — не помню названия — в форме цилиндра, облитого сверху не шоколадной, а непонятно из чего сделанной кремово-коричневой глазурью. Мама купила его, как только мы вышли из поезда на Павелецком вокзале.
Теперь московский запах смешался для меня с запахом операционной. Почти каждый день поднимаюсь на шестнадцатый этаж оперблока, иду по залитому солнцем коридору, и у меня возникает ощущение полета. Этот коридор кажется мне солнечным, даже если на улице дождь, и я смотрю на Москву, замкнувшуюся вокруг меня привычным пейзажем. Вдалеке виднеются золотые луковки Кремля, вблизи — синий купол мечети, везде — внезапно вырастающие как грибы в лесу каблуки новостроек-небоскребов, смысл и место которых будут найдены потом или — никогда. Окно операционной смотрит на Останкинскую башню, то окутанную туманом, то играющую с солнечными зайчиками, то светящуюся российским флагом. Еще совсем близко Трифоновская церковь, одна из самых древних в Москве. На моих глазах она из склада вновь превратилась в храм, ее звон будит меня на дежурстве в выходные.

Большую часть времени я провожу на работе, иногда — на художественных выставках, редко — на литературных вечерах, куда, как правило, за отсутствием сил и времени еду на автомобиле и в его окно вижу не Москву, а как будто прокручиваю кинопленку, где кадр за кадром — город. На землю, в хаотично-горбатые улочки и переулки, я спускаюсь редко и всегда благодарна тем, кто меня заземляет. Неизменно охватывает ощущение нереальности происходящего от непривычности, от неловкости перед всей этой кипящей жизнью. Как-то подсчитала, что на улицах европейских городов, куда раз в год отправляюсь в отпуск, бываю чаще, чем на московских. Видимо, потому и русская речь на улицах Москвы подчас кажется странно-непривычной.
Изредка спускаясь на московскую землю, я каждый раз возвращаюсь домой в состоянии некоторого шокирующего удивления. Сверху, из оперблока, не видны новорожденные шлагбаумы, о которые разбиваешь себе живот, новая плитка, съедающая воздух, широкие тротуары, придающие центру восточно-имперский вид, но отчего-то суживающие пространство. Исторически Москва, как показывают классики, город с ярмарочно-маргинальным оттенком. Ларьки, выросшие в девяностые, может, были и неприятны, но воспринимались как естественное продолжение жизни. Их смели и заменили дешевой театральной бутафорией фанерных арок или букетов искусственных цветов, придающих столице схожесть с деревенским кладбищем и не вписывающихся в ландшафт города. Театрализованный лубок не идет Москве. В лубке, на мой взгляд, слишком уж зыбка граница между народностью и пошлостью.

Тем не менее, я люблю Москву гораздо больше всех тех городов, где когда-то жила или побывала. Люблю в нее возвращаться. Люблю ее мягкий протяжно-акающий говор. Даже мой пудель при въезде в город начинает испытывать радостное возбуждение — вилять обрубком хвоста, поскуливать, прижимаясь носом и лапами к стеклу автомобиля.
Как можно надышаться Замоскворечьем, Китай-городом или арбатскими переулками?

В этом городе люди живут стаями. В этом городе многое могло бы случиться, но не случилось: потому, что все слишком заняты, слишком хорошо научились жить одним днем и с годами закалили чувство самосохранения. Здесь живут по-настоящему близкие мне люди, и их немало. Среди них живу я, ощущая себя частью этого города.
Каждый раз, проскакивая в раскачивающиеся двери метро, я непроизвольно ловлю запах мороженого. Бывают дни, бьющие в нос лишь затхлостью. Но иногда… я его нахожу — запах того самого мороженого из детства.

Ирина Котова

Исчерпывающее описание несуществующего объекта

На крутом обрыве, на стрелке реки Москва и речки Неглинной расположился город, названный по первой, более широкой реке. А сама река была названа так еще в палеолите, когда через Неглинную было перекинуто бревно, обеспечившее местным неандертальцам благополучный переход на другую сторону речки, кишевшей квакающими лягушками. Мост-ква, так сказать. Букву «т» по старинной московской традиции украл подрядчик, построивший этот бревенчатый переход, вместе со вторым бревном, первоначально заложенным в проект.

Успехи генетики позволили совсем недавно разобраться в особенностях психики и темперамента современного, так называемого коренного, москвича. Оказалось, что в геноме обитателей Кремлевского холма, да и остальных холмов столицы содержится не менее четырех процентов генов неандертальцев, поселившихся здесь еще в допотопные времена. Эти неандертальцы отличались особым скудоумием и склонностью к расчленению себе подобных для приготовления рагу из их филейных частей. Четыре процента — это вовсе не так и мало, например, современный коренной москвич отличается от шимпанзе Коли из зоопарка на Пресне всего-то на три процента, так что эти четыре неандертальских процента и передали москвичам, прежде всего их элите, те же самые особенности — невысокий айкью и одобрение каннибализма.
Москвичи пережили невиданное количество войн, оккупаций, пожаров и наводнений. Кто только не сжигал Москву! Владимирцы, рязанцы, новгородцы, муромцы, тверитяне, несколько раз сами москвичи — лучше всего это у них получилось благодаря военному гению Кутузова. Иностранцы, впрочем, тоже любили поиграть со спичками — в XIV веке Москву сжег татарин Тохтамыш, в XXI веке Измайловский рынок по неосторожности сожгли киргизы.

Раз уж зашел такой разговор, посмотрим на национальность коренного москвича. Среди них — огромное количество татар, несколько меньше украинцев и казахов. В районе Армянского переулка концентрируются армяне, на Пресне проживают коренные евреи и некоренной Церетели. Было бы несправедливым не отметить и некоторое количество коренных русскорожденных и русскоязычных москвичей, хотя трудно назвать этот язык русским. Скорее, это белорусский язык с его кАровой и мАлАком, с некоторой примесью американского языка — с его Акей и Вау!

Кроме национальности, от других жителей России москвича отличает лень, на которую, впрочем, у него всегда не хватает времени. Москвичу приходится по нескольку часов в день проводить в транспорте, до крыши заполненным провинциалами, приехавшими в Третий Рим в карьерных соображениях — давно замечено, что среди начальства всех уровней коренных москвичей практически нет. Родился и недолго жил в Москве царь Петр Великий, прославившийся изничтожением огромного количества москвичей, а еще мэр Лужков, который потерял доверие одного крупного немосквича и был сослан на пасеку.
И хотя коренной москвич теряет много времени в дороге на службу, он никогда и нигде не работает. Ведь нельзя же назвать работой просиживание штанов от «Армани» в офисе страховой компании или набор на компьютере рекламных текстов о мази против грибка ногтей? При этом денег москвич получает больше, чем в других поселениях державы, но этот довесок тратит самым неразумным способом, покупая никому не нужные бумажные книги, в то время как все нормальные люди (в скобках — то есть немосквичи) давно перешли на эсэмэс, скайп и чат.

Коренной москвич не умеет одеваться. Особенно коренные москвички. Замуж они выходят без свадебного платья, а чуть ли не в джинсах, летом вместо положенных лабутенов бегают во вьетнамках, причем даже без стразов! Они крайне редко делают пирсинг пупка, и вполне можно встретить москвичку без татуировки. Да-да, совсем без татуировки! А москвичи… тут вообще говорить не о чем. Я лично знаю нескольких москвичей, которые не надевали пиджака со времен своей свадьбы. Причем свадьба была те же двадцать лет назад, и этот пиджак у них — единственный. У одного из них есть еще кожаная куртка, вывезенная из Турции, где они с женой двадцать лет назад отбывали свой медовый месяц (на самом деле неделю, денег-то нет).

Коренной москвич хорошо знает, что из дверей магазина или вагона метро нужно первым выходить именно выходящему, а не вламываться входящему. Однако поскольку входящий, а это всегда немосквич, которых в Москве подавляющее большинство, первым именно и вламывается, то и москвич в последнее время прет как попало, уподобляясь самому последнему ЧМО. В Москве эта аббревиатура расшифровывается как «человек Московской области».

В любви коренные москвичи крайне непатриотичны и женятся, как правило, на немосквичках, а коренные москвички выходят за немосквичей, потому что пик влюбляемости приходится на студенческие годы, а москвичи поголовно имеют высшее образование. Учащиеся вместе с ними очаровательные немосквички и мужественные немосквичи легко обгоняют медлительных москвичей в призовом забеге. В итоге от этих браков рождаются новые коренные москвичи, в генах которых хорошо еще, если пятьдесят процентов московских. В последующих поколениях этот процент закономерно падает и можно смело сказать, что современный коренной москвич с генетической точки зрения является стопроцентным немосквичом.

Этот немосковский коренной москвич напоминает самые известные символы Москвы, а именно находящиеся в Кремле Царь-пушку, которая никогда не стреляла, и Царь-колокол, который так и не зазвонил. Этой генетической несообразностью во многом и объясняется пренебрежение москвичей к истории и культуре своего города, разрушение огромного числа архитектурных памятников. Апофеозом вандализма властей и безразличия москвичей стало уничтожение, казалось бы, так полюбившегося жителям прекрасного бассейна «Москва» — именно «Москва», это символично! — и возведение на этом месте совершенно несуразной копии какого-то якобы византийского храма с пластмассовыми архангелами и позолотой из нитрида титана.

Теперь купаться москвичу негде. Он может, конечно, доехать до так называемого Серебряного Бора и через толпу немосквичей пробиться-таки к водной глади Москва-реки, но это только летом, которое в Москве длится примерно две недели в июле. С погодой москвичам особенно не повезло, здесь полгода длится зима, две недели — как уже было сказано, лето, а все остальное время — осень. Именно осенью власти — тоже, как уже было сказано, состоящие поголовно из приезжих — так вот, именно осенью власти проводят праздник Дня города, на котором немосквичи устраивают языческие пляски на Лобном месте. Само же это место — как это принято в Москве для названий большинства объектов, является вовсе не местом, а круглым каменным сооружением для совершения публичных казней, и расположено на Красной площади, в свою очередь цвета вовсе не красного, а серого, булыжного.

Одним боком на эту Красную площадь выходит сооружение Кремль, где и обитает сама Власть. Символично, что и Кремль построил итальянский немосквич Фиораванти, как и большинство других храмов, расположенных в Кремле. За важным исключением — храм коммунистической религии Дворец Съездов построил, разумеется, немосквич, но все-таки свой, не заграничный. Другим боком Кремль выходит на площадь с уродами, лично изготовленными уже упомянутым немосквичом Церетели.

И если уж мы снова вспомнили о власти, закончим это исследование кратким описанием политических пристрастий коренного москвича. Более чем кратких, потому что, к сожалению, выяснить их невозможно. Как показали последние выборы, имеющие четкие политические пристрастия москвичи давно уехали за границу, а все остальные — на дачу.

Петр Образцов

* «Москва и немосквичи» — цикл литературных вечеров «Культурной Инициативы» предполагает знакомство с Москвой с помощью разных оптик: поэтов, писателей, критиков и других творческих людей, как родившихся в Москве, так и приехавших в столицу из других мест.

Гости не только читают стихи, но и рассказывают о своей Москве. Вечера проходят в клубе «Дача на Покровске» и в Московском городском отделении Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, которые располагаются в имеющем богатые литературные традиции доме Телешова, в историческом центре Москвы, неподалеку от того места, где когда-то находился знаменитый Хитров рынок, описанный Гиляровским.

В качестве «москвичей и немосквичей» уже выступили такие столично-провинциальные пары:

Юрий Арабов (Москва) – Алексей Королев (Загорск)

Анна Аркатова (Рига) – Сергей Гандлевский (Москва)

Геннадий Каневский (Москва) – Бахыт Кенжеев (Чимкент)

Инна Кабыш (Москва) – Олег Хлебников (Ижевск)

Дмитрий Данилов (Москва) – Инга Кузнецова (пос. Черноморский, Краснодарский край)

Николай Звягинцев (пос. Вишняковские дачи, Московская область – Игорь Иртеньев (Москва)

Евгений Бунимович (Москва) – Анатолий Найман (Санкт-Петербург)

Михаил Нилин (Москва) – Андрей Черкасов (Челябинск)

Игорь Караулов (Москва) – Сергей Круглов (Красноярск)

Михаил Айзенберг (Москва) – Максим Амелин (Курск)

Андрей Чемоданов (Москва) – Амарсана Улзытуев (Улан-Удэ)